03.02.2014 в 19:06

Пишет  The Highgate Vampire:

Кот Джони Рида (английская народная сказка)
Вы никогда не слыхали о коте Джони Рида? Мне пришлось услышать о нем в северной провинции Англии. Слушайте же.
Джони Рид был могильщиком и жил с женой на краю маленького города в отдельном домике посреди пустырей и огородов. Джони и его жена Марта держали кота. Они обращались с ним хорошо и не замечали в нем ничего необыкновенного. Правда, он иногда проказничал, как все коты, да ведь у них такой нрав.
Кот Джони Рида был весь черный, с одной белой передней лапкой и казался добрым домашним зверьком. Кот жил у могильщика уже несколько лет, и вот случилось странное происшествие.
Однажды вечером Джони допоздна задержался на кладбище. В этот день ему велели приготовить могилу к следующему утру, и Рид очень торопился. Он заканчивал работу с фонарем, так как стемнело раньше, чем он успел все сделать. Окончив работу, Джони Рид отнес свои инструменты в сарай в углу кладбища, закрыл дверь на замок и быстро пошел домой, раздумывая, не легла ли спать его жена и не погасила ли она огонь в камине. Ему хотелось согреться, потому что стояла сырая ночь и дул пронизывающий, холодный ветер.
Не успел Джони отойти далеко от кладбища, как вдруг у края дороги, возле калитки заброшенного сада, он увидел какое-то темное пятно, а посреди этого пятна — огоньки. Одни из них двигались, поднимались и опускались, другие светились на одном месте, точно окошки в крошечных зданиях. Джони был не из пугливых. Благодаря своему ремеслу он привык не бояться таких вещей, которые другим кажутся страшными.
Что бы это могло быть? — подумал Джони Рид. — Я никогда не видывал ничего подобного.
И он пошел к калитке заброшенного сада. Чем ближе подходил он к ней, тем чернее казалось пятно и тем ярче горели маленькие огоньки.
Подойдя совсем близко к саду, Джони увидел, что темное пятно было совсем не пятно, а девять черных котов. Одни из них сидели спокойно, другие же танцевали вокруг своих товарищей, и у всех глаза горели, как яркие свечки.
Джони хотел разогнать их и закричал:
— Брысь, брысь, брысь!
Но ни один из котов не ушел.
— Погодите, вот я вас, противные животные! — сказал Джони и принялся искать камень, чтобы бросить им в котов, но было так темно, что он не нашел ни одного валуна.
Рид с досадой махнул рукой и собрался уже идти дальше, но в эту минуту чей-то голос позвал его:
— Джони Рид!
— Ну кто там меня зовет? — спросил Джони.
— Джони Рид, — повторил голос.
— Я здесь, — сказал Джони. — Я здесь. Кому я понадобился? Рид огляделся, но никого не увидел.
— Может быть, кто-нибудь из вас звал меня? — в шутку спросил он котов.
— Да, конечно, — сказал один из них внятным человеческим голосом. — По поручению остальных моих товарищей тебя звал я.
Конечно, вы поймете, как изумился Джони. Ведь ему никогда не случалось слышать, чтобы коты говорили, как люди, и он решительно не понимал, что все это значит. Подумав немного, Джони мысленно сказал себе, что вежливость никогда не помешает, и снял перед котом шляпу.
— Чем могу служить вам, сэр? — спросил он. — Я к вашим услугам.
— О, я потребую от тебя немногого, — ответил кот. — Но ты поступишь умно, если исполнишь мою просьбу. Передай Дену Ратклифу, что Пегги Пойзен умерла. Сами мы не можем подойти к тому месту, где он живет, и поручаем это тебе.
— Хорошо, сэр, — сказал Джони, в то же время спрашивая себя, как он исполнит поручение черного кота. Дело в том, что он не знал ни Дена Ратклифа, ни Пегги Пойзен и понятия не имел, где Ден может жить. В довершении всего коты убежали и скрылись в темноте.
Весь остаток дороги Джони бежал во весь дух. Задыхаясь, переступил он порог своего дома. Ему было жарко и от страха, и от того, что пришлось бежать довольно долго.
— Марта, кто такой Ден Ратклиф? — спросил он жену, даже не поздоровавшись с нею.
— Ден Ратклиф? — переспросила она. — Я его не знаю и никогда не слыхала в окрестностях этих имени и фамилии.
— Я тоже не знаю, — сказал Джони, — а между тем мне во что бы то ни стало нужно отыскать его.
И Рид стал рассказывать Марте, как он встретил котов, как они остановили его и дали ему поручение.
В это время черный кот Джони спокойно сидел напротив камина и, казалось, сладко дремал, но когда Джони сказал жене, какое поручение дали ему коты, кот Рида вскочил, громко фыркнул, посмотрел своему хозяину прямо в глаза, открыл рот и закричал человеческим голосом:
— Как? Пегги Пойзен умерла? Какое несчастье! Вероятно, ее убили, и я должен разобрать это дело. Я не могу остаться у тебя, прощай!
С этими словами кот выскочил из дверей и исчез в темноте. Больше он не вернулся в дом своих хозяев.
— А могильщик отыскал Дена Ратклифа? — спросил я у старика, который рассказал мне эту историю.
— Нет, не нашел, — ответил мне рассказчик. — Он искал его повсюду, но никто не мог сказать ему ничего о Дене Ратклифе. Это беспокоило Джони. Он боялся, что с ним случится что-нибудь недоброе, если он не исполнит поручение котов. Но все шло хорошо: Джони и его жена были здоровы, от места ему не отказали, а однажды под вечер он возле своего порога нашел кошелек из черного бархата, в котором лежало несколько крупных золотых монет. Джони отнес его судье. Тот вывесил объявление о находке, но владелец кошелька не нашелся, и судья сказал, что могильщик может оставить деньги у себя. Тут Рид все понял. Он сообразил, что его кот и назывался Деном Ратклифом, что Пегги Пойзен была его родственницей или приятельницей и что черный кошелек принесли ему коты в благодарность за исполненное поручение.
По всей вероятности, под видом Дена Ратклифа и девяти котов скрывались волшебники или люди, превращенные в зверей и имевшие возможность говорить только в определенные дни или часы ночи.

@темы: Fairytales

---

лазил на тумблере по #dishonored — и вдруг снизошло озарение

LOL

@темы: Dishonored

---

— I've never done anything more mindless than killing.
— And nothing greater.

@темы: ©

---

I think I need some porn

@темы: Music, Visual

---

Уолл-Стрит и носки Бэтмена

Неделя изматывающих ссор по вконтактику закончилась субботней годовщиной нашего 7-летия, он подарил мне проектор звездного неба, я ему — носки Бэтмена в качестве оберега, а затем — динамит.
Часы в форме динамита.
Пять цилиндрических пластидов, обмотанных скотчем, упичканных проводами, со впаянным таймером. Тащемто, оно и есть: будильник. Который он просил не дарить. Который я заказала в приступе праведного гнева, когда он наорал на меня за то, что посмела разбудить сие тело августейшее без пяти двенадцать. Видите ли, в последнем сообщении он говорил не писать ему ночью. До этого что-то спросил. Видите ли, звук он не может отключить, потому что иначе не сработает будильник. И выйти в оффлайн он тоже отчего-то не может.
Говорю: ты мне сам писал 20 минут назад.
Он сказал, что я выкручиваюсь.
Он сказал, он просил не писать ему ночью.
Ночь — по общепринятым понятиям — наступает после 22:00.
Он не знает, какими еще словами вбить мне в голову, чтобы до меня дошло.
ОН ВЕЛЕЛ НЕ ПИСАТЬ ЕМУ НОЧЬЮ.
Говорю: подарю тебе нормальный будильник.
И вот этот динамит в моих руках. Приятная, жизнеутверждающая штука.
И носки Бэтмена.

Пошли на "Волка с Уолл-Стрит". 3 часа про то, как Ди Каприо демонстрирует себя во всей красе, ширяется наркотой и трахает шлюх. 3 ГРЕБАНЫХ ЧАСА. Скорсезе, ты прекрасен, и фильм не плох, но, чувак, честно: ты можешь лучше. Особенно, с Ди Каприо.

Тарантино и Скорсезе стали заменять Уму Турман и Де Ниро, постепенно выходящих за рамки возрастной годности, новыми фаворитами.

@темы: Cinema

---

Если иудео-христианские религии и большая часть групп, входящих в движение «Нью-Эйдж», велят вам подавлять ваши эмоции, боги вуду говорят, что страсть заслуживает уважения, что гнев может быть оправдан, что в воле к власти нет ничего постыдного.
Они не будут убеждать вас в том, что половое влечение «недуховно» или что заклинания для привлечения денег — это «низшая» магия. Не будут они и утверждать, что проклятия запрещены и «возвращаются к пославшему их». Все это вздор, распространяемый неудачниками, которые используют ловушки «духовности» для оправдания собственного бессилия; в их извращенном восприятии неудача становится доказательством духовного продвижения.

Боги вуду — от мира сего, и для них мир — хорош, как и те желания, которые он порождает.


© "Вуду в мегаполисе", Блэк Джейсон

@темы: ©

---

Пишет  Гость Шерлокфеста:

10.02.2014 в 22:52

Вы написали очень хорошо. В духе того, как сейчас любят писать фики: с тоннами красивостей, с еле проглядывающим среди них сюжетом, с налетом гениальности.

URL комментария

Фхх, да. Основная проблема современного фикрайтерства.

---

Mardi Gras

очередное художество по "Дворецкому" и что я забыл в этом фандоме
Михаэлис/Сатклифф, да пребудет с ними св. Людвиг. я слишком упоролся Орлеаном, даже толкнул какой-то обоснуй, почему все происходит именно там, хотя департамент жнецов вроде как Лондонский. вспомнил о корабле и оживших мертвецах, главах, где жнецы проводили расследование, и корабль уж точно плыл не по Лондону.
так что.. Марди Гра, господа. Марди Гра.

Саммари: минуло 20 лет после событий второго сезона; Сиэль обращен в демона, Себастьян, не способный выполнить свою часть контракта и поглотить душу Фантомхайва, обречен на вечное служение.


Стук каблуков доносился из глубин коридора. Отсчитывал удары вместо секундной стрелки — ее не было на курантах, массивных старых часах, черт знает, что старее: часы или сам особняк. В этом зале, где высота потолка достигала без малого 20 футов, все заливал свет, сочащийся из трех хрустальных люстр.
В этом свету столовое серебро сверкало по-особенному ярко. Себастьян выложил приборы вдоль последней тарелки — и огромный стол был готов к приему двенадцати человек с голубой кровью в жилах и насквозь прогнившей душой.
За окном разгорался Марди Гра, пока еще слабо, как огонь от спички, брошенной в камин.
Гость остановился за дверью. Себастьян опустил веки, скрывая взыгравшую в них тьму. Он знал гостя — и не был чрезмерно тому рад. Когда двери распахнулись, он с безразличием и усталостью смотрел в окно, на текущую толпу по улицам, пестрые огни и раскрашенные колесницы.
— Вы изменились, мистер Сатклифф, — заметил он, прежде чем обернулся в сторону вошедшего. Грелль был одет в черный приталенный костюм и алые туфли — то ли женского, то ли мужского фасона — на босу ногу. Рука в такой же алой перчатке легла на спинку стула во главе, деревянные ножки с грохотом прошлись по полу.
— Мне не страшна целая вечность, Себастьян, а ты говоришь о какой-то паре десятков лет. — Острые зубы обнажились в улыбке. Грелль мягко сел, потянулся к графину с вином, наполнил близстоящий бокал.
— Изменился ты, — подвел он итог, пробуя вино на вкус и чуть морщась: то оказалось сухим. — Вечный слуга…
Неясно, чего больше слышалось в его голосе: сожаления или веселья. Себастьян смотрел на него, и ему казалось, он попал в какую-то иную реальность. Реальность, где Грелль Сатклифф не крутился вокруг него, как неповязанная мартовская кошка, не рассыпался тирадами о шекспировских драмах, приправляя их вульгарным жеманством. Возможно, он бы и выдохнул с облегчением, только вот новая картина была похожа на странное затишье, как насекомые летают к земле низко перед грозой или животные снуют в убежище перед надвигающейся катастрофой.
Грелль отставил бокал, поджал губы, собирая оставшийся на них вкус.
— Это сделал ты, верно? — Голос Себастьяна прозвучал глухо, Сатклифф поднял голову и без всякого страха встретил демонический огонь в чужих глазах. — Ты уступил ему. Фаустусу. Ты должен был забрать душу Транси. Из-за тебя я застрял здесь.
— Кто же знал, что все обернется именно так?
Грелль беззаботно развел руками, фривольно откинувшись назад и закинув ногу на ногу. Нет. Веселья в нем однозначно было больше.
— Я предлагал тебе свою любовь, Себастьян, — Грелль скорбно покачал головой. Зрачки демона опасно сузились, и он двинулся в его сторону, бесшумно, как скользящая живая тень. — Я дал бы тебе самое лучшее, что только может дать демону жнец. Я дал бы тебе… — он тихо выдохнул, подавшись вперед, и схватил Михаэлиса за руку. Его пальцы ласкового, слишком интимно легли на запястье, там, где у людей слышится пульс. — Я дал бы тебе самую красивую, самую мучительную смерть, Себастьян, поверь: о такой смерти другие демоны только мечтать могут…
Договорить он не успел. Рука Себастьяна вырвалась из его пальцев, схватила за горло, заставив больно удариться затылком о деревянную спинку. Стул опасно покачнулся. Грелль нелепо взмахнул руками, удерживая равновесие, хотя этого не требовалось: он бы не упал. Хватка усилилась, из груди Сатклиффа вырвался короткий задушенный хрип.
Себастьян склонился к нему, настолько близко, что мог чувствовать на своем лице сорванное горячее дыхание. Слишком слабое. Но сбавить давление он даже не думал. Себастьян был голоден, от ощущения живого пульса под пальцами кружилась голова. Жнеца хотелось разорвать на части, переломать ему кости, выбить суставы, вспороть брюхо. Его хотелось убивать, мучительно и долго. Правда, в этом убийстве не было бы ни грамма любви, и — совершенно точно — оно не вышло бы красивым.
— Так дай мне это, — прорычал он в приоткрытые губы. Огонь в его глазах заиграл в полную силу, и жнец замер под ним, под его взглядом, застыл, как сжатая пружина: отпусти — прыгнет. — Ты знал, что у меня нет выбора. Знал, что я предпочту тебя вечному рабству. Ты ведь за этим явился верно? За этим? Отвечай!
Его рев прокатился по залу, эхом отразился от стен, Себастьян встряхнул жнеца, вновь прикладывая того головой — и что-то в нем надорвалось в момент, когда на лице Грелля заиграла хищная акулья улыбка. Как у загонщика, запершего зверя в углу, наставившего ружье. Тянущего мгновения до того, как курок будет спущен. Эта улыбка, алчная до страха, полная жажды смерти, травящая; та, что заставляет ярость перезреть, обратившись в смирение и принятие собственной участи.
Грелль Сатклифф был не просто жнецом. Он был охотником — лучшим в своем роде.

Поэтому ты так спокоен. Не играешь. Не вьешься кругом.
Тебе это не нужно.
Мы поменялись местами.

Себастьян не заметил, как сам разжал пальцы. И Грелль поднялся, даже не поморщившись от боли, легким изящным жестом отбросил назад длинные алые пряди, оправил съехавшие очки.
— Нет, — вдруг сказал он, и по спине Михаэлиса пронесся предательский холод. — Департамент давно следит за вами двумя. Несмотря на то, что вы покинули Лондон, вы были и остаетесь угрозой, которую мы не вправе упускать из виду.
Улыбка Грелля стала милосердной. Он играл эмоциями, жонглировал ими, так искусно и легко, что за каждую из них хотелось выбить ему все зубы.
Сатклифф запустил руку во внутренний карман пиджака.
— Двенадцать человек умрут сегодня в этом зале. — Зачитал он с изъятых из кармана бумаг. — Ровно в полночь. Самый разгар Марди Гра. Я пришел, чтобы их забрать.
— Эти души предназначены для господина.
— Мне жаль, — и новый тон, новая игра эмоций. Себастьян, что есть силы, сжал пальцы. Если бы он только мог — он бы возненавидел этого жнеца, но вся его ненависть, как и каждый клочок его сущности — все в нем — принадлежало Фантомхайву.
— Ты должен был понять, Себастьян, уже давно, — Сатклифф вздохнул, складывая листы дел и убирая их обратно за подкладку. — Души не предназначены для демонов, кем бы они ни были убиты. Они должны покоиться с миром.
— Поэтому ты отдал демону душу Транси?
Грелль усмехнулся.
— Иногда мы бываем слабы. Как жнецы, так и демоны. — Он взглянул на него поверх своих очков. — Ну и каково ощущать себя беспомощным?..
Вопрос не нуждался в ответе, он должен был просто быть озвучен — и Себастьян не отвечал.
Он стоял, будто врастя в пол. Впервые за все годы своего существования он чувствовал себя лишенным всяких сил, запертым, всецело зависимым, и единственная надежда на избавление легко порхнула к окну, зычно стуча каблуками по мраморным сверкающим плитам.
— Я вернусь в полночь, — огласил Грелль, распахивая ставни. — И мы сразимся. Но даже не надейся, что я стану тебя убивать. Не сейчас, милый, не сегодня.
Он поднялся на подоконник, с широкой улыбкой откинулся назад, держась за ручку окна. Его волосы рассекли воздух огненным вихрем.
— Когда-нибудь твое отчаяние станет настолько невыносимым, что ты будешь умолять меня... И поверь, Себастьян, я дождусь. Я буду ждать этого столько, сколько потребуется: у нас впереди, родной, целая вечность.

Грелль исчез. Взметнулся в небо, растворяясь в ночных сумерках.
Небо над Новым Орлеаном чернело быстро, но его чернота не могла сравниться с бездной у Себастьяна в глазах.
Он подошел к окну, захлопнул ставни.

Внизу, на улицах, вовсю бушевал Марди Гра.

@темы: Kuroshitsuji, Fanfics

---

Совместные фички с Colonel, а пора бы.

10.02.2014 в 17:28

Пишет  giarossin:

продолжаем нести в мир
название: №202
авторы:  Caelibem, giarossin
фэндом: ШХ ВВС
пейринг: Моран/Мориарти
рейтинг: nc-17
жанр: старое доброе ультранасилие pwp

welcome to the hotel california

09.01.2014 в 17:21

Пишет  giarossin:

«Ты никогда не видел Киллорглина»
авторы:  Caelibem, giarossin
пейринг: ебать, как я люблю МорМор
категория: слэш
жанр: харт/комфорт
рейтинг: пере-R
текст и композиция саундтрека: on.fb.me/1dwyJc6

вкусить тактильного хэдканона;

16.03.2013 в 21:31

Пишет  giarossin:

«Causa Mortis»
не можешь сам написать фичок — пойди и впарь соавтору как идею для ролевой.
спонсор кинкa: bit.ly/111LIC1

авторы: giarossin,  Caelibem
фэндом: ШХ ББС
пейринг: Шрёдингера

надрыв, маты, злой Моран;

22.01.2013 в 22:45

Пишет  giarossin:

«God Save the Queen»
авторы:  Caelibem, giarossin
фэндом: ШХ ББС
пейринг: Моран/Мориарти

«Боже, храни Королеву!» (англ. God Save the Queen) — национальный гимн Великобритании, используемая для важных государственных и общественных событий. Является одним из старейших национальных гимнов. Выражение «Боже, храни короля!» намного старше, чем песня; молитву, начинавшуюся с этих слов, еженедельно читали в Англии на церковных службах.

кровь, секс, богохульство; long live our noble Queen!

05.09.2012 в 02:09

Пишет  giarossin:

«You Got a Killer Scene There, Man»
Кое-кто сподобился наконец-то отредактировать апрельскую прошлогоднюю ролевку. Медаль слоупока года в количестве двух штук гарантирована.

авторытакиезаебись:  Caelibem и giarossin
пейринг: Моран/Мориарти
рейтинг: nc-21

графическое описание актов насилия, нецензурная лексика, расчленёнка, элементы BDSM, уруру;

18.02.2014 в 01:44

Пишет  giarossin:

с ДСВ, полковник ©
семейная традиция – цеплять друг друга на сайтах ролевых записочек на совершенно укртой хунте.

авторы:  Caelibem, giarossin
фэндом: ШХ ВВС
пейринг: МорМор
рейтинг: r
жанр: pwp

семь минут до взрыва;

@темы: Sherlock BBC, MorMor, Fanfics

---

Кладбища нового Орлеана

01.07.2010 в 21:51

Пишет  Br. Samedi:

10-ка самых загадочных кладбищ Америки. Впервые на русском языке
Основываясь на материалах Haunted America tours, вашему вниманию представляем 10 самых мистических кладбищ Америки, населенных множеством призраков.

1. Кладбище святого Луи №1 (Сент-Луиса). Новый Орлеан. Луизиана.

Мертвые гуляют по аллеям St. Louis чаще живых, и когда меня не станет, я однозначно присоединюсь к ним!
Mary Oneida Toups

Эксперты по привидениям утверждают, что этот некрополь является лидером по количеству кладбищенских призраков не только в США, но и во всем мире. Поверим знающим людям и попытаемся понять, откуда родилось такое утверждение.
Старейшее кладбище в Новом Орлеане представляет собой смесь из больших, богато украшенных, гробниц из мрамора, компактно посаженных памятников и узких, извилистых тропинок. Это комплекс сразу трех католических кладбищ в городе (причем №3 располагается чуть ли не на другом конце города). Существенным отличием его от всех остальных мест захоронений является расположение гробниц: они находятся не под, а над землей, потому что грунтовые воды Нового Орлеана часто затапливают его.

-О чем можно попросить на кладбище? Страшилки и смешилки Нового Орлеана-

Лаура Ли ©

60 грозовых дней в году, 27 торнадо в год, постоянно повторяющиеся разрушительные ураганы и сметающие все на своем пути наводнения-потопы. (И в отместку за это – ураганный Марди Гра – знай наших!). Новый Орлеан – родина джаза, столица вуду. Город, в котором живут сумасшедшие люди. Они и мертвецов своих с выкрутасом хоронят: без гробов или кремации. Они их, страшно сказать...
Ладно, не бойтесь – сейчас расскажу про кладбища. Испанским первопоселенцам, вот тем было страшно, когда после очередного наводнения гробы всплывали и, как легкие лодочки, носились среди потопа. Страшно было и их потомкам хоронить своих ушедших прямо в воду: полметра копни в Луизиане нижней – уже вода. На болотах, на узких протоках байо, на трясинах, в миазмах испарений заболоченных низин, при сорокаградусной жаре – проклятые места и для живых, и для мертвых... А хоронить надо как-то.
И тут люди стали подмечать, что оставленный на 3 месяца незахороненный труп куда-то сам по себе исчезает, ни мышц, ни костей за 3 месяца: лишь горстка праха остается. А тут уж похоронить повыше – не задача. Вот так и возникли в Новом Орлеане его особенные кладбища с их надземными могилами-домиками.
Самое старое из кладбищ, кладбище Сент Луи, вмещает в себе почти все население города с момента его основания и до начала прошлого века. Оно и сейчас действующее для тех, чьи семьи когда-то, еще в рабовладельческие времена, приобрели здесь место.
Да что там семьи: пожарная команда скинулась и купила пару метров земли под коллективный склеп-колумбарий. Теперь горстку праха любого из пожарных города, если семья того пожелает, похоронят на Сент Луи. Несколько улиц скинулись и купили место: прах любого из жителей этих улиц похоронят на Сент Луи. Есть колумбарии только фамильные, есть общественные – помирай спокойно.
Кладбище это настолько знаменито в Америке, что удостоилось специальной буллы Папы римского. Дело в том, что в 60-е годы его облюбовали сначала хиппи, а потом киношники, снимающие фильмы-ужастики. Во время одной из киносъемок от ветхости у скульптуры святой покровительницы кладбища отвалились голова. Папа разгневался и потребовал изгнать хиппующих и снимающих с территории кладбища навеки. Но Папа там у себя в Ватикане может негодовать сколько угодно, а вот что я видела своими глазами...
Вот из-за этой головы и весь сыр-бор

Наша экскурсионная группа подошла к воротам кладбища к моменту открытия, к 10 часам утра. А ворота на замке. Стоим, ждем. Напротив на травке ошиваются с бутылками пива несколько черных. Группа уже начала колотиться в ворота, нервничать, а мой нюх меня не подвел: хотя в Новом Орлеане и можно ходить со спиртным в руках по улицам, но какой же черный станет вот так непочтительно пить утром пиво – он сядет на могилке, как положено опохмелится по-человечески, покурит травки...
В общем, я увязалась за опохмеляющимися. И точно! Они обошли кладбище с другой стороны стены и просто зашли в открытую калитку. Заслужили мои иваны сусанины по сигаретке, а я нашла служку, и он открыл ворота нашей группе. Правда, сигаретки я у них не заслужила – черствый народ!
Сначала нас повели в тот кусок кладбища, где тела дозревают в специальных склепчиках. Нам повезло: как раз шло перезахоронение подоспевшего праха. При нас рабочие вскрывали ячейку для перенесения праха в место упокоения. Я на это смотреть не стала, а бегом побежала к главной достопримечательности кладбища – настоящей могиле настоящей Королевы настоящих ведьм настоящего вуду – религии местных бывших черных рабов.
Есть у нас поговорочка-присказка: I do, you do, we do – voodoo. Упорные в своем язычестве черные рабы причудливым узором переплели новообретенное христианство со своими потаенными верованиями. И получилась забавная религия вуду. Настолько забавная, что Президент республики Гаити Франсуа Дювалье (папа Док) провозгласил вуду официальной религией своей страны, где вуду и посейчас исповедуется населением. Создал он и армию вуду – тонтон-макутов, истреблявших верноподданных напропалую. На них больше гаитянской крови, чем от недавнего землетрясения. Так что есть вуду и есть вуду. И была у доброго и забавного вуду своя Королева.
Жила-была рабыня черная Мари Лаву. Очень интересная особа. Исповедала себе свое вуду, гадала, если ручку позолотить. Бегали погадать к ней такие же рабыни, служившие в богатеньких домах белых плантаторов. Бегали погадать и проститутки черные из публичных домов (3 публичных дома стоят прямо рядом с кладбищем). Жаловались на хозяев-хозяек, на их темные делишки и на свою рабскую судьбу. Мари ворожила, заговаривала, порчу сводила. Но на ус мотала!
А дело в том, что у Мари была феноменальная память – ничего не забывала из рассказанного. Сложив информацию в дважды два, давала дельные советы. И помогало многим. Вуду вудой, как говорится, а мозга – мозгой. Психологом-людоведом Мари была просто потрясающим. И вот уже белые плантаторши, жены хозяев города стали ходить за помощью к ведьме. Процесс пошел!
А Королевой она стала после того, когда взяла весь город в свой черный кулачок. Помог случай: жена мэра города вся в слезах бежит к Мари. Ох, ах, все мужики – сволочи, муж изменяет и решил уйти к молоденькой. Верни, мол, суженого-ряженого, ручку сильно озолочу.
Что делает наша плутовка Мари? Идет она к мэру города и раскладывает свои карты веером: сколько махинаций противозаконных он провернул, сколько налогов укрыл, сколько раз в неделю в публичный дом ходил... И прочие пакости. Шантаж? Да, а что? Муж возвернут в семью, жена и дети имеют хэппи энд...
Город вздрогнул – ведьма знает все! Попритихли. Но когда Мари Лаву умерла, ее дом перерывали несколько дней – никто не верил, что ведьма не оставила никаких компрометирующих записей. Но увы, ни одной бумажки не нашли. Всю компру унесла с собой Королева ведьм.
Но говорят, что и с того света ведьма, если хорошенько попросить, помогает людям. Тут есть свой ритуал: загадать желание очень сильно, три раза оборотиться вокруг себя, три раза стукнуть по могилке и поставить крестик на склепе. Один – если просьба не срочная, два – если дело спешное, а уж три – архиважное и архиспешное! Ну, и позолотить ручку. Не без этого.Покрутилась 3 раза (это вам не 11 раз жука-скарабея в Люксоре в Городе Мертвых обходить!), постучала 3 раза и 3 крестика оставила. Ну, и сигаретку с денежкой. Hoodoo money – так эти деньги называют на эбониксе.За мной с нетерпеливым интересом наблюдали мои иваны сусанины. Погрозив им кулаком, я выразительно показала им на могилку ведьмы и сделала красноречивый жест ребром ладони по шее. Черный свернул мне пальчики колечком – ОК, не тронем! Будем верить в силу вуду. Тем более, что сразу после кладбища предстояло знакомство с живой ведьмой вуду в Храме Вуду, а уж она не допустит, чтобы у коллеги сусанины увели мое скромное подношение.
Но о живой ведьме вуду будет совсем другая история. С русским следом! А вам пока – вуду-привет!
Источник

Кладбище №1 самое старое и самое известное, и там до сих пор идут захоронения с самого момента открытия. После легендарного фильма "Беспечный ездок" и книг Энн Райс, это место стало бить все рекорды посещаемости. Однако, опасаясь вандализма, власти города закрыли это кладбище для туристов, которые приходят в одиночку, и лишь в составе организованной группы можно взглянуть на это место. Что не должно сильно огорчать, ибо в гордом одиночестве вы можете нарваться на банду грабителей, которые давно приспособили некоторые склепы под свое укрытие.
Что же такого необычного на аллеях Сент-Луиса?
Некоторые посетители слышали плачи и стоны внутри склепов, а многие из них видели странные явления, начиная от необычных туманов и заканчивая вполне четкими фигурами. Иногда на стене определенного склепа начинает проявляться лицо старого мужчины. Но главным действующим лицом мистической жизни кладбища несомненно является королева Вуду - Мари Лаво. История этой женщины давно обросла мифами и превратилась в местный фольклор. Ведь за образом вечно молодой жрицы культа стояло два разных человека (мать и дочь) - Мари Лаво-2 похоронена на кладбище святого Луи №2. Однако, до сих пор это захоронение пользуется бешеным спросом и у жителей города, и у туристов. Те и другие с одинаковым удовольствием рисуют на склепе крестики, дабы заветное желание исполнилось. А совсем смелые вовсю проводят вудуистические ритуалы (оставляя после себя огромное количество разной утвари и предметов: свечи, цветы, бисер или бусы, оставшиеся с Марди Гра, куклы-вуду и многое другое). На этих полуночных оргиях можно увидеть белый силуэт обнаженной Лаво, которая танцует и читает заклинание со своими последователями.
Фото с могилы Лаво

Если вам посчастливиться побывать на этом некрополе, то будьте очень осторожны при встрече с ритуальными предметами, которые были перечислены чуть выше,- на них вполне может лежать проклятие или заговоренная болезнь. Зато могу предложить попытать счастье и попробовать загадать желание. Встаньте около могилы Мари Лаво, три раза повернитесь вокруг своей оси и столько же постучите в дверь склепа, при этом подумав о желаемом. Глядишь и сбудется.
Как же выглядит призрак Лаво?
Очевидцы рассказывают, что ее дух гуляет между гробницами, носит красно-белый тюрбан с 7 узлами (именно в нем жрица часто представала на своих портретах)и бормочет New Orleans Santeria Hoodoo Voodoo curse (особое вуду-проклятие) в адрес нарушителей кладбищенского покоя. Ее проклятие звучит очень громко, и, если вам выпадет возможность пройтись по Rampart Street, то вы вполне можете его услышать. Старожилы говорят, что это началось совсем недавно, и Мари встревожена числом вандалов и состоянием самого кладбища, которое как известно сильно пострадало от урагана Катрин.
Иногда просители благословения от Королевы видят не только ее силуэт, но и образ Боа (змееподобный дух в Вуду - символ божественного начала. В Африке функции Боа выполнял питон), проявляющийся на некоторых любительских снимках.
Представитель Тайного Вуду/Худу общества заявляет, что призрак Мари появляется также часто, как и большой черный кот с огненно-красными глазами. Но если Лаво опасна лишь для осквернителей кладбища, то, заметив кота, спешите от него спрятаться. Это кот самого Дьявола. Мамбо (женщина-священник Вуду) советует обязательно перекреститься три раза и отойти. Причем, это надо сделать так, чтобы кот не увидел вашу спину. Если дух Мари или кот посмотрят в нее, то вы будете обречены исполнять всех их поручения.
Еще одна легенда рассказывает, что у Лаво была большая змея, носившая имя Зомби. Когда вудуистка умерла, то ее дочь решила похоронить живое пресмыкающееся вместе с телом матери. На протяжение многих лет люди видят темную змею (больше 12 футов), которая ползает около могилы королевы Вуду и охраняет покой своей хозяйки. В пример часто приводят случай, когда одна из посетительниц кладбища посмеялась на могиле Лаво и даже плюнула в сторону надгробия. Змея проследила неразумную до самого отеля. И когда женщина заснула в своем номере, пробралась в постель и стала душить ее. Специалисты по Вуду уверены, что это не живая змея, а дух любимицы жрицы.
Один раз, несколько подростков, заметив Зомби, погнались за ней, чтобы поймать. Но добежав до конца аллеи, обнаружили, что существо исчезло.
До сих пор не доказано точно, что Мари Лаво похоронена на Сен-Луи №1. Ведь на том склепе написано, что здесь покоится Мари Лаво Глэпион – а это, к слову, уже дочь Мари, то есть Мари Лаво 2. Проблема в том, что люди не делали особых различий между двумя колдуньями, а то и вовсе считали, что это одно лицо. Поэтому определить настоящие места захоронений – очень сложно. Кто-то считает, что Лаво 2 была похоронена на кладбище Сен-Луи №2, а ее мать – на кладбище Холт.

Второй призрак никак не связан с Лаво и ее религией. И зовут его просто Генри. Пожилой человек когда-то отдал документы на свою могилу хозяйке пансиона, где жил. Когда он уехал к морю, она продала его участок. Генри по возвращению умер, и был захоронен в самой неприглядной части кладбища. Вот и мается бедняга. Останавливает посетителей и спрашивает, где могила господина Vignes? Вид у него потерянный, синие глаза смотрят прямо. Вы и не сразу поймете, что перед вами призрак - настолько он реальный. До того момента, как не растает в воздухе. А может тронуть за плечо и увести к одинокому переулку: показать на пустое местечко, зажатое двумя гробницами, и спросить: Ты знаешь что-нибудь об этой могиле? Потом сразу же исчезает. Иногда подходит к людям на похоронах и интересуется, не найдется ли для него местечка.
Часто можно услышать на аллее его тихий голос: "Мне нужно отдохнуть"...

Еще вам может встретиться молодой человек. Он возьмет вас за руку и галантно представится: Альфонсо. И, быть может, попросит вас, показать ему дорогу домой. Призрак всегда улыбается, а если случается плакать, то сразу исчезает. Альфонсо часто собирает цветы и вазочки с чужих могил, украшая ими свою. Только с одной могилы, некого Pinead, никогда ничего не возьмет и предупреждает прохожих, чтобы держались подальше от этого захоронения.

По преданиям именно здесь тайно похоронили Мадам Дельфину ЛаЛори. Вы еще не слышали об этой особе? Сейчас вам расскажу.

история американской Э. Батори

Достоверную информацию о Дельфине ЛаЛори (Delphine LaLaurie) найти не так уж и просто. Хотя веб-сайты пестрят ужасающими описаниями экспериментов, которые она якобы проводила над своими рабами, неизвестно, что здесь факт, а что вымысел гидов, повествующих о призраках Нового Орлеана. А чем кошмарнее призраки, тем больше туристов соберется поглазеть на их место обитания. Тем не менее, известно что Дельфина ЛаЛори (девичья фамилия Макарти) родилась приблизительно в 1775 году. Ее семья принадлежала к высшим слоям новоорлеанского общества, так что с детства она привыкла к роскоши, балам и приемам. Родители Дельфины погибли во время восстания рабов на Гаити, чем, возможно, и была обусловлена ее ненависть к чернокожим рабам. Замужем Дельфина была трижды – первым браком за богатым испанцем доном Рамоном де Лопез и Ангуло, вторым – за работорговцем Жаном Бланком, и третьим – за доктором Леонардом Луи ЛаЛори. Как умерли ее первые мужья, от каждого из которых она родила дочь, доподлинно неизвестно. Вместе с третьим мужем в 1832 году Дельфина купила тот самый дом по адресу 1140 Ройал Стрит, который в последствие стал известен как “поместье Ла Лори.” Доктор ЛаЛори был одним из немногих дантистов в Новом Орлеане и, следовательно, уважаемым членом общества. Очень часто супруги устраивали приемы и суаре, на которые собирался весь высший свет, включая и судью – обстоятельство, которое сыграло на руку Дельфине, когда она в конце концов оказалась под следствием. Среди своих знакомых мадам ЛаЛори слыла идеальной хозяйкой и вообще дамой приятной во всех отношениях. Как отмечали гости, со слугами она обращалась вежливо, по крайней мере, на людях. Соседи же придерживались противоположного мнения. Мало помалу, слухи о ее жестокости растекались по кварталу.
Ситуация накалилась в 1833 году, когда соседи увидели, как Дельфина ЛаЛори, с плетью в руках, гналась за своей малолетней рабыней. По слухам, юная служанка, причесывая госпожу, ненароком потянула ее за волосы, а когда Дельфина разозлилась, девочка бросилась наутек. В конце концов, Дельфина загнала ее на балкон, и рабыня, видя что отступать уже некуда, спрыгнула вниз, разбившись до полусмерти. Ее подобрали и принесли в дом, а после, по словам соседей, похоронили прямо во дворе под деревом. Жители квартала немедленно подали жалобу на соседку-садистку. У Дельфины конфисковали домашних слуг, сама же она отделалась всего-навсего штрафом. Более того, когда ее слуги оказались на аукционе, она попросила знакомых купить их, а потом продать ей же! И жестокости продолжались. Поговаривали, что на чердаке она устроила камеру пыток, и рабы, попавшие туда, уже никогда не возвращаются.
Наконец, 11 апреля 1834 года, ее повариха устроила на кухне пожар с целью привлечь внимание к происходящему. Сама женщина не могла покинуть кухню, потому что была прикована к цепи, так что во время пожара могла запросто погибнуть. Но отчаяние пересилило страх. Из роскошного особняка повалил дым, и соседи сбежались помогать мадам ЛаЛори. Пока они выносили из дома ценности, возник вопрос – а где же слуги, почему из не видно? Хотя Дельфина убеждала своих помощников, что ее слуги в безопасности, рассказы о зловещем чердаке как-то сами собой всплыли у всех в памяти. У хозяйки потребовали ключи от чердака, она отказала, и тогда несколько добровольцев взбежали по лестнице и взломали дверь. Что они увидели там, доподлинно неизвестно. Газеты писали, что зрелище было чудовищным. Появились истории о медицинским экспериментах, которые якобы проводила мадам ЛаЛори, об отрезанных конечностях и человеческих органах, разбросанных по полу. По слухам, у одного из найденных рабов из головы торчала палка, которой мадам ЛаЛори пыталась перемешать ему мозги. Но судя по газетным статьям и рассказам очевидцев, на чердаке находилось семеро истощенных и избитых рабов, прикованных к стенам. По сообщению газеты New Orleans Bee, все спасенные рабы выжили, не умер ни один.
Между тем, у дома Дельфины ЛаЛори собралась толпа, жаждавшая линчевать злодейку. Однако ей удалось уйти от правосудия и тайком покинуть Новый Орлеан. Ее дальнейшая судьба неизвестна. Согласно одной легенде, она перебралась во Францию и погибла во время охоты на вепря. Другая легенда утверждает, что она до конца своих дней оставалась в Луизиане, но под другим именем. Дом на 1140 Ройал Стрит с тех пор часто менял хозяев – не иначе как из за призраков, которые, как утверждают местные жители, бродят по комнатам и бренчат цепями. ©

Королева ведьм Нового Орлеана - Mary Oneida Toups - тоже нашла здесь свое последнее тайное пристанище.

На кладбище много призраков собак и кошек - они совершенно безвредные и ждут, когда вернется кладбищенский сторож, работавший здесь в далеком 1800 году. Он кормил и заботился о них, но был похоронен на кладбище св. Луи №2. Вот и скучают фантомы животных по своему человеческому другу, нашедшему покой в другом месте.

Быть может, вам встретится потерявшийся мужчина, который попросит помощи: положить цветы на могилу его жены, а затем сразу пропадет в тумане. Либо вам не посчастливится: к вам выйдет Джимми - беззубый толстяк, который будет пахнуть далеко не духами. Он споет пьяным голосом разухабистые мотивчики и расскажет грязные шутки.

Вступая на территорию кладбища Сент-Луис, вы рискуете встретиться с целым сонмом духов и призраков.

Справка по истории кладбища в Wiki
автор фотографий b-a-n-s-h-e-e

St. Louis # 1

St. Louis # 3

перевод материала принадлежит сообществу (A. Kirn) ©

@темы: ©

---

Хэллоуин, 1964

cтало жаль выбрасывать сей выплеск сознания. пусть валяется здесь, под катом. мне оч нужно было прост)))0

Тредсон/Мойра,
R, AU

— Вы доктор? — она взяла со дна бокала вишню, испачканную в сливках с одного бока, подняла, подцепила языком. След от сливок остался у нее на губах. Она провела по ним подушечкой указательного пальца. Красивые руки. Кожа под костяшками чуть огрубела, и вены под ней казались жестче, чем должны быть. Много работает руками.
Оливер чуть склонил голову, опуская глаза на ноги в черных чулках.
Красивая. Красивая — одно-единственное слово, приходящее на ум. У этой женщины даже нет запаха. Ей бы подошел изысканный Jicky de Guerlain или Youth Dew, на худой конец. Но от нее не пахло парфюмом.
— Да. Доктор, — Тредсон берет собственный бокал с холодным виски. Кубики льда качаются в нем и негромко стучат о стекло. Он пьет и смотрит на нее. На такую, как она, хочется смотреть. Она не замечает. Читает его визитку, лежащую перед ней на столе, и посасывает вишню, держа ту за хвостик.
— Вы, наверное, большой специалист в своей области. Раньше я не встречала здесь таких докторов.
— А каких встречали?
— Ммм… — Мойра шумно вздыхает и вскидывает глаза к потолку. Актриса. Но девичье жеманство ей к лицу, как к лицу и та неуловимая пошлость, которой пропитан любой ее жест. — Не таких. Менее… Интеллигентных.
Оливер смеется. Мойра искоса глядит на него с плутовской лисьей улыбкой.
— Вы из большого города, — заключает она.
— Да, из Нью-Йорка.
— По Вам видно. — Она прячет вишню за зубами и тянет кончик, отрывает его, бросая в бокал. — И что же высококвалифицированный специалист делает здесь, в глухой провинции?
— Специалисты нужны всюду, — Оливер предпочитает смотреть на губы. Тяжело отвечать на лесть, глядя человеку прямо в глаза. — Ну а Вы, — решает он взять реванш, — что столь очаровательная особа делает здесь, в дешевом пабе, в канун Дня Всех Святых? Совершенно одна?
— Я навещала мать. — Улыбка исчезает с лица Мойры, и Тредсон сам вмиг становится серьезен. Реванш не удался.
— Она в больнице, — говорит О’Хара. — Мне сказали, она очень больна.
— Сочувствую.
Наступает то неловкое молчание, когда рвется единственная нить в разговоре, связывавшая тебя с незнакомцем. В своей голове Оливер лихорадочно пытается найти новую, но Мойра опережает его. Она делает это очень легко. Настолько легко, что собственное замешательство еще больше становится нелепым.
— Правда?
Он смотрит на нее. Пытается вновь разглядеть в ней кокетство. Но Мойра серьезна, и взгляд ее кажется старше, чем был до сих пор. До сих пор Тредсон полагал, что ей не больше двадцати семи. Теперь…
Сколько ей, думает он. Тридцать четыре? Тридцать пять?
— Мне известно, что значит «болезнь».
О’Хара сдержанно кивает.
— Да. Да, разумеется. Врачи должны это знать. Наверное, это единственные люди, чье сочувствие нас не убивает. В нем чудится готовность помочь.
— Так и есть. Медицина сложна, и выбирают ее те…
— Это большая ответственность, — Мойра продолжает, будто не слыша его. — Вы молодец, что приехали сюда. Знаете, здесь и вправду очень нужны врачи. Моей маме нужен хороший врач.
Оливер слушает ее и смотрит на бледное горло, на кружевной белый ворот в расстегнутом пальто.

Спустя полчаса он срывает это пальто с ее плеч, в тот самый момент, как за ними захлопывается дверь. Он впивается губами в ее шею, наконец он может добраться до ее запаха, до ее настоящего запаха, до истинного аромата ее кожи, не забитого дешевой туалетной водой. Он слизывает с нее осевшую дорожную пыль и запах бензина, табака, терпкого алкоголя и муската. Он утыкается носом ей между ключиц, сминает в ладонях ее грудь, он дышит ей — и не может надышаться.
— Ты идеальна.
Пуговицы легко выскальзывают из петель на ее блузке. Оливер ведет ладонью вверх, по шее, и Мойра ласкается о нее щекой, как пригретая кошка, голодная до ласк и бережных касаний. На ее губах вновь плутовская улыбка, на ее губах, что еще недавно играли с той чертовой вишней.
Ты ведь намеренно делала это, правда? Ты делала это специально?
На ее губах — вкус вишни и сладкого ликера. И сигареты, которую он лично выдал ей из пачки, щелкая зажигалкой перед лицом и выхватывая из вечернего мрака долгий глубокий взгляд.
Он подхватывает ее под голову, ищет шпильки в огненных волосах, пока те не падают ей на плечи, и он ловит пальцами пряди, пропускает их, толкается языком в ее рот.
Ее хочется брать. Хочется трахать. Хочется смотреть на нее и слышать то, как она стонет, извиваясь на простынях. Между ее ног — горячо и мокро, Оливер погружает пальцы в ее лоно до самых костяшек. Он делает это с врачебной бережностью гинеколога — и сам пытается отбиться от своих же ассоциаций, он неотрывно смотрит в ее лицо, на то, как оно искажается, как белые зубы прихватывают губу. Помада смазалась, пестреет алым мазком на ее щеке. Оливер наклоняется, чтобы собрать этот след своим ртом. Он проходится широким жестом по ее спине, разводит ей ноги. Ее хочется касаться — всюду. Ее гладкой, бархатной кожи. Кожи, которая должна была быть у его матери. Матери, которая должна была также дотрагиваться до его волос и прижимать к своей обнаженной груди.
Оливер кончает, так и не войдя в нее, но рядом с ней отчего-то не возникает чувства стыда.
Она словно все понимает. Будто знает о любой потаенной мысли. Ее руки бережно обнимают его за плечи, и Оливер слишком поздно замечает, что плачет, не в силах отпустить ее из объятий. Он засыпает, переживший мучительную лихорадку, просто проваливается в сон, окутанный чужим теплом и совершенным запахом женского тела. Сердце загнанно бьется под ребрами. Оливер засыпает под его скорый ритмичный стук.

Визг будильника иголками вонзается в висок. Тредсон морщится, закрываясь от звука ладонью, но первое, что приводит его в чувства — это холод, тот, который отчего-то кажется теперь абсолютно чужеродным, и Оливер резко садится на кровати, видя подле себя лишь смятые простыни.
— Мойра?
За окнами темно. Стрелки показывают половину шестого утра. Тредсон тянется к выключателю, от яркого света ламп в глазах отдает болью, и под веками пляшут белые пятна, свет заливает комнату, но та предательски пуста, и Оливер вскакивает на ноги, скорым шагом выходя в гостиную.
Он находит ее в прихожей у дверей. Мойра стоит, поправляя подтяжки на чулках, оглаживает фартук, смотрит на него своими глазами-омутами.
— Останься.
— Не могу.
Она берет пальто с вешалки, ткань шуршит, и это почти невыносимо. Оливер стоит, врастя ногами в пол; странный паралич сковал каждую его мышцу. Он смотрит на то, как она застегивает пуговицы, как собирает волосы, наскоро прихватывая их найденной шпилькой.
Он срывается в ту секунду, когда сходит ее взгляд и она поворачивается спиной. Оливер не помнит точно, что именно он схватил. Кажется, это была стальная ложка для обуви. Этой ложкой он с размаху ударил ей по голове, шпилька с тихим звоном упала на пол. Рыжие волосы вновь заструились по плечам. А потом она упала следом, сперва подкосились колени. Она упала, ударившись виском об угол тумбы, и больше не издавала ни звука.
Оливер подхватил ее на руки, она была тяжелой. Мертвое тело всегда тяжелее. Он снова уткнулся ей носом в ямочку между ключиц. Прошелся по коже языком, прихватил зубами. Мойра остывала медленно, и все то время, пока она остывала, он сидел с ней в кресле и держал ее в своих руках.
А потом раздался звонок. Звонили из Брайерклиффа. Что-то по поводу собеседования.
Когда Оливер положил трубку, первые лучи солнца просочились сквозь жалюзи. Он помнит это так же четко, как и момент, когда обернулся и увидел пустое кресло.
Тот момент, когда Мойра О’Хара раз и навсегда исчезла из его жизни.

@темы: AHS, Fanfics

---

Meet Moira O’Hara, a ghost whom appears to be eternally twenty-five & sixty-one years old; she’s been trapped in the Murder House since her death in 1983.

♫♪ “And so they say, Lord, for everything a reason. For every ending, a new beginning. Oh, so they say baby, for everything a reason. And so they say baby for everything a reason. And those who've loved before will be brought back together...” [►]


I have long stopped asking why the mad do mad things…

{+}: Wise, Nurturing, Graceful
{–}: Tease, Heartbroken, Deceiving


It’s a filthy world we live in, it’s a filthy goddamn helpless world…

Moira O’Hara was born into a family with little money, her father had left them at a young age — which only made the struggle to survive that much more difficult. All her life, the only thing Moira truly wished for was her mothers happiness… so when she turned sixteen, Moira set off to find work to help provide for her small broken family. It was a difficult task to find steady work for a young woman in her time, and so she made her money by cleaning houses. She never really got the opportunity to stay at any job for a long time, for she had a bad habit of seducing the men of the house, and more often than not, would be fired by them before things became too suspicious.

In 1983, Moira found herself working for the Langdon household, and she was making more money than she ever had before. Though she didn’t quite connect with the family as well as she wished she did, there was one that she got to know a little too well. Hugo Langdon. Having had an affair with this man, Moira instantly regretted her decision, especially when he tried to make the moves on her again while she was working. Moira rejected the drunken man, and he wasn’t too happy about that — therefore he attempted to force himself upon her, only to be caught by Constance, his wife. Constance knew something was going on between the two of them, and in a rage she shot dear Moira directly in the left eye, killing her instantly.

Moira was buried in the backyard, and she remains there to this day — hidden away 8 feet under the gazebo that steals the focus of the scenery. Now that the place is has been turned into a college housing unit, this seductive red head still finds herself cleaning the place up in her spare time, when she’s not trying to catch the eye of anyone new. She’s not picky when it comes to anyone in the house, dead or alive — as long as they want her, seduction is something of a game to her, a way to pass the time when she has nothing better to do. Depending on her mood, she might reveal herself as her young beautiful self, or she might just turn the tables and allow you to see her as the sweet old maid she can be at heart… but if one thing’s for sure, you better keep your eye out for this one, she’s good at making people pay for their sins.


Are you sure you want to be alone? They say this house is haunted…

Moira is portrayed by Alexandra Breckenridge & Frances Conroy, and is currently taken.

© The Darkness Has Us

@темы: AHS

---

из заметок д-ра Ватсона

[16:08:58] Sho: если так посмотреть
[16:09:05] Sho: то самая четкая тема на экве
[16:09:08] Sho: это мпрег мормор
[16:09:15] Sho: я вот задумываюсь, а не забеременеть ли там
[16:09:20] Sho: вдруг это так увлекательно
[16:09:30] Sho: что люди просто сутками отыгрывают такую потрясающую интригу
[16:09:40] Sho: а я вот, хуйло такое, на ужасы дрочу

@темы: #уруру

---

Черные демоны, белые демоны; МорМор

MorMor: Black demons, White demons by Caelibem on deviantART

+ не в обрезанном варианте

I.

Белый демон

В тех краях так много света, что его нельзя не впитать; день и ночь выжигает глаза бледное афганское солнце. На пути – три дороги, тут уж хрен повернешь назад.
Хватай пулю, зубы сцепи, пролей кровь на песок,
Пусть земля ее пьет. Не напьется.

В тех краях этот свет – в клубах знойных саван, белоснежных бескрайних просторах. До скончаний времен проклят Афганистан, пропитан насквозь пораженьем и скорбью.
Под этим светом высыхают тела.
Этот свет – сущий Ад, и земля под ногами раскалена добела.
Никакой крови не хватит, ничто не насытит. Ты слышишь?
Снова ревет, порожденье глуши. Залпы орудий, костров, химикатов и яда. Хочешь выжить – дыши, дыши глубоко. Их бояться не надо. В каждом здесь не осталось ни крупицы души.

В тех краях выпадают ресницы, и себя больше нечем беречь. Впивается свет в пустые глазницы, полнит их до отказа. Теперь просто лечь.
Схватить пулю. Зубы сцепить.
Пролить кровь в бездыханный песок.
Сколько раз я стрелял сам себе же в висок. Сколько раз иссыхал и кормил себя смертью. В старых поверьях, в закатах, во снах.
Сколько раз умирал в одних и тех же местах, тихо сох, и, подхваченный ветром,
сыпался в прах.

В тех краях нет начал и конца. Как на индийском кладбище или храме орлеанских вудуистов. Умрешь, вновь поднимешься, побредешь на звук выстрелов
в старый ветшалый Шахраг.
И лежат вереницей. И пишут им те, с кем не успели проститься.
Жар ползет под военный китель.
Послушай, брат. Я видел свет, наполненный болью от сотни смертей.
Я знаю: не мрак царит в Преисподней.
Я видел свет.
Этот свет – сущий Ад.

Послушай, брат.
Я – его порожденье.
Я могу рассказать, что такое сожженье,
Когда кровь кипит в венах и копоть в груди.
Бельмо на глазах выжгло мне солнцем,
Оплавилась кожа вокруг. Посмотри.
Мой брат, я впитал столько света, я забрал Ад с собой.
Теперь он во мне
до скончания века. В белых глазах,
В них один только Ад
и ни души человека.


II.

Черный демон

Послушай, брат. Я расскажу тебе сказку про черный лес и глухие дома. Про болота с огнями, что сулят несчастья, про гниль, что впитала земля.
Я не помню ни матери, ни отца, один только лес. Я бродил меж деревьев в глуши.
Я был мертв с раннего детства.
Помню, сидел на кровати, за окном под дождем таял снег. Помню, что выключил свет: кровь при нем так блестела, так мерзко,
растекалась по полу.
А потом я услышал шаги. Вошла какая-то женщина – и я вгрызся ей в горло.

В тех краях нечасто балуется солнце, все только тучи над городом, ветвистая тень от дерев. И кто-то поставит свечу на оконце, закроет двери, и тьма окутает все до небес.
Знал бы ты брат, какие там зимы. И холод, и бездна во льдах.
Знал бы ты, как мне не хватает этого снега во снах.
И алое на снегу, так красиво, мой брат, так красиво!
Наутро их всех хоронили в гробу. На поминки они приносили свои слезы и скорбь. Все подернет туман. Я уйду на болота, вдохну их дурман.

Ты знаешь, мой брат, я верил в чертей,
В колдунов и друидов, в оживших теней,
И фей-светлячков, что снуют по тем топям.
Я верил, но знаешь, я всегда был один
в тех краях, среди сказок и черного кружева над головой. Лишь темнота следила за мной, пожирала меня изнутри.
Она что-то мне выела, там, подле сердца. Я чувствовал голод и полость в груди.
Вот тут, под ладонью. Смотри.

Тьма была всюду и полнилась гнилью, тимьяном и стужей камней.
Там, в землях ирландских, где правили духи степей – там пустота. В этих краях, где не сыщешь следа, где путник под гладью озер укрыл свои кости.
В этих краях нет ничего, кроме злости,
лишь болотная грязь и стылая кровь,
эта тьма – сущий Ад,
эта тьма – тишина.
Я прогнил ей насквозь.
Мой брат, та дыра – как болота без дна, во мне
до скончания века. В черных глазах,
в них один только Ад
и ни души человека.


III.

Без названия

Так сидели они, друг против друга, и Ад был в каждом из них. Каждый из них был полон недуга, страданий и смертью других.

Их нити врастали друг другу под кожу, вились и сплетались в одно.
Был лютый февраль, ночь на распятье,
и Лондон стучался в окно.

Их было двое, все потерявших, с безумством одним на двоих.
Их было двое, все переживших, умерших, оставшись в живых.
Их было двое, связанных бременем, полных знамений благих.
Их было двое, заколоченных временем.

Черные демоны, белые демоны.

в подарок для  giarossin

@темы: Sherlock BBC, MorMor, Fanfics

---

Вокзал

Эта история началась с вокзала; длинного, исхудавшего, просвеченного зимой. Эхо диспетчера, сносимое метелью, свистало где-то над головой
и поезд дышал клубами пара.
Он стоял на перроне, у края платформы, там, где кончается Лондон и гуляет январь. В нем было что-то от кельтов, пальто без заруба, стылый сумрак в глазах — копоть и черная гарь. Он долго смотрел вдаль, а затем смял билет.
Здесь никто не слышал о нем и никто его здесь не ждал.
И знаешь, приятель, бывает такое редко, раз в десять, быть может, даже раз в сотню лет: Лондон его признал.
Он смахнул с лица соленый обветренный лед, сделал шаг — и расступились дома. Вьюга морозная меж лопаток толкала вперед, он шел, не зная, куда бредет, и черти бесились в глазах.

Нет голоднее тех, кто без имени, нет уставшее тех, кто без крова, тех, кто на силу готов выменять все до крупицы родного. В них не осталось ничего человечного, только жажда и хлесткая злая страсть.
Нет опаснее тех, кто каждый свой шаг готов в пропасть упасть.
И вот он идет, не глядя под ноги, ступая по снегу, как по чьему-то хребту; тот хрустит под ботинками, стынет воздух в столичном аду. Исчезает в толпе — он безлик, вместивший в себя тысячи лиц, и бездна под ребрами в нем не знает границ. Он не легкими дышит — пьет алчной опасной дырой. А Лондон зовет, ведет по проспектам и тянет его за собой.
Бывает такое, приятель, раз в сотню — нет, тысячу лет. Лондон принял его, как родного, и ветром замел его след. Растворил в своей тени, обнял ночами, и рябью подернулась мгла.
Там, где он прежде бывал, все изъедено было дотла.

Лондон дал ему имя, простое, как кличка, укрыл под собою от зим, и тени, как крысы, сновали повсюду и стройной толпой шли за ним.
Стекались под ноги на перекрестках с восьми бесконечных дорог. Он ел, он вгрызался, он пил этот город и брал с него все, что лишь мог. Он тратил все силы, и бездна штормила, рвала, расширяя, края. Казалось, он будто искал себе смерти в нутре своего же огня.
Но знаешь, приятель, опасен тот город, что сам выбирает тебя.
И он, не заметив, стал его сердцем, сплелись сотни нитей внутри. И так он повис, не живой и не мертвый, не дрогни и не вздохни. Темза петлей обвилась вокруг горла, лил самогон талый снег. Друг друга сжирая, искрясь, ненавидя, они с городом слились навек.

Эта история началась с вокзала, с пустого перрона и стылого января.

Тогда выла буря, мела неустанно, и кто-то, сойдя, стряхнул колкий песок,
вернувшись сюда из недр Афганистана.

в подарок для  земля ника

@темы: Sherlock BBC, MorMor, Fanfics

---

Уильям/Грелль; R

Уильям Т. Спирс делает вид, что не смотрит на стол, на белые царапины, тянущиеся по темной блестящей поверхности, где-то на тройку дюймов слева от середины. Он читает что-то, взятое из своих бумаг, подзывает прислугу, распоряжается заварить ему чай.
— Lapsang Souchong, — уточняет он и по-прежнему смотрит на бумаги. Но не туда, не на исцарапанную дубовую столешню, этот клочок хаоса в его совершенной обители, где полотенца в ванной лежат на полках, идеально сложенные, где в каждом канделябре горит ровно по пять свечей, и все они, заженные от одной спички, тают почти одинаково и, оплавившись, затухают почти одновременно.
Кажется, ему нет дела до этих царапин. Кажется, он вовсе их не замечает.
Делает вид.
Грелль Сатклифф сидит напротив, одетый в его черный махровый халат. На его красивом лице еще остались ссадины, но неглубокие, шутка по сравнению с тем месивом, что было за место них всего восемь часов назад. На Грелле Сатклиффе все заживает, как на бродячей собаке.
— Даже он принял меня за жнеца, — цедит Грелль сквозь зубы, и его ногти снова впиваются в дерево. Слышится тихий скрип. Новая крупица хаоса, которую Уильям равнодушно прощает, не отрываясь от бумаг.
Говоря слово «он», Грелль, разумеется, имеет в виду Себастьяна Михаэлиса, одного из самых сильных демонов, которого Уильям встречал за последний десяток лет. Такие на земле появляются нечасто. С такой мощью, с таким голодом, с таким осознанием собственной силы и грации. Уильям бы и рад сказать про него: он не моя забота. Он сбагрен мальчишке на короткий поводок. Если бы только Уильям не знал, чем может обернуться подобный отказ от ответственности. Возможно, поэтому ему нет никакого дела до царапин на столе. Возможно, только потому, что мысли его заняты совершенно другим.
— Даже он, — бесцветно повторяет Грелль, и собирает подушечкой пальца древесную пыль, вылезшую из-под царапин.
— Потому что ты и есть жнец, — откликается Спирс. Грелль тихо смеется, обнажая в оскале нечеловеческие острые зубы.
Мэри Келли мертва. Она изуродована, кожа вокруг ее глаз и губ изрезана, распорота, отведена в сторону так, что обнажился череп. У нее отрублен нос. Перерезано горло. Удалены половые органы, там осталась одна залитая кровью полость. Сколько крови в ней было, Уильям? Сколько крови течет в человеке и хватит ли ее, чтобы выкрасить ею стены в тесной сырой комнатушке с клочьями пыли и разорванной паутиной по углам?
Грелль смеется, и ему хочется сказать: до чего же ты упрямый ублюдок, Уильям.
Упрямый слепой сукин сын.
Это ведь сделал он, твой так называемый «жнец». Скажи, Уильям, разве жнецы поступают так с людьми? Разве они кромсают их на части? Разве они сходят с ума от жажды крови, до белой горячки, до лихорадочного жара и вывернутых в ломке суставов? До того, что готовы вгрызаться в горло собственным «подопечным», пить их большими жадными глотками, вместо того, чтобы отпустить восвояси их неупокоенную душу?
Сколько таких жнецов ты встречал, Уильям?
Скажи, Уильям, что жнецы могут знать о голоде?
Шестнадцать мужчин и двадцать две женщины за последние три года оказались мертвы. Они были убиты, каждый из них — с особой жестокостью, так, что в городском морге закоренелые пьяницы, эти падальщики с ржавыми незаточенными скальпелями, боялись смотреть на останки. Правда, ни разу в этих убийствах не выявлялось системы. В них не было ни красоты, ни мотива, ничего такого, что позволило бы написать газетам о серийном маньяке.
Все, что было в этих убийствах — одна лишь жажда. До того, как стали говорить о Потрошителе, до того, как первая потаскуха окрасила своей кровью тротуары Бакс Роуд, и сделано это было рукой человека. Той леди в красном. Кровь была ей к лицу, как и многим другим.
Как и многим, кто был до нее.
Грелль смотрит на Уильяма, улыбка медленно сползает с его губ, но не уходит оскал.
— Я не жнец, Уильям. — Говорит он тихо, заставляя Спирса поднять на него взгляд. — Я то уродство, в которое ты меня превратил.
Что-то звякает прямо под носом. Сатклифф вздрагивает, с растерянной злостью смотрит на серебряное блюдо, накрытое куполом, перед собой.
Рука слуги в белой перчатке берет купол за ручку, поднимает его с призрачным звоном, который эхом разносится по гостиной. На блюде — мозг. Вырезанный предельно аккуратно, предельно аккуратно промытый. Сырой. Кровь скопилась в ложбинках между гладкими розовыми извилинами, алая лужица натекла на донце. Зеленый лист петрушки красуется на краешке сбоку.
Любой жнец с презрением бы отодвинул от себя тарелку. У Грелля Сатклиффа рот полнится слюной, и голод вновь подкатывает к горлу, настолько, что сводит в зобу.
— Ешь. — Говорит Уильям, а затем складывает бумаги и уходит, забрав с собой недопитый чай.

Грелль не помнит, сколько лет назад это было. Когда насильственное перерождение стало для него началом новой жизни. Кажется, прошло около века. Может, чуть больше.
Тогда Лондон содрогался от чумы и всюду сновали эти чудовищные, языческие поверья. Греллю нравилась чума. Красивая, яркая болезнь. Какой смысл умирать, если ты не страдаешь? В то время люди успевали пережить за ничтожный срок столько страданий, сколько не могли накопить за всю их жизнь. Сколько боли, страха, слез, ненависти. Грелль любил каждое из этих чувств. Он готов был пригреть каждого мученика. Он являлся к ним, как избавление. Он проглатывал их души в обмен на то единственное, что они хотели — смерть.
Его когти впивались в изуродованную язвами плоть; эта боль казалась им ничтожной, она казалась им такой сладкой, что они улыбались, пока он пил их, прижавшись к зловонным полусгнившим губам. Демонов и жнецов всегда роднило одно: оба их рода насквозь пропахли болезнями и смертью.
Как жаль, что жнецам так и не удалось признать их родство.
Сатклифф помнит одного из них, замершего в дверях, со своей смехотворной косой-секатором, в блестящей стальной оправе и черном пиджаке. Пришедшем, как на праздник, на этот безумный парад мертвецов, свозимых на телегах загород и сжигаемых в огромных священных кострах.
Другого, явившегося первым, уже мертвого, с выпущенным ливером, Грелль подхватил на руки и закружил с ним в вальсе под рев пламени за окном.
И в глазах у Грелля, как и у дворецкого на крыше, было полным-полно ненависти ко всему живому, голода, который не уходит никогда, который может быть понятен лишь демонам. Грелль помнит, как смеялся, стоя над тем самым жнецом. Почти поверженным, почти побежденным.
Уильям всегда был особенно хорош на грани фола.
Он склонился к нему, поддел пальцами подбородок.
Он спросил:
— Что ты знаешь о голоде, Уильям?
И слишком поздно заметил, как блеснула, рассекая воздух, коса. Конец секатора впился в левую глазницу, а через секунду Грелль ослеп и, рухнув на пол, ощупывал дрожащими пальцами дыры в собственной голове. Он помнит, что не кричал. Не закричал ни разу, пока отсчитывал секунды до собственной кончины.
Но та не пришла.

Теперь Грелль Сатклифф — сплетение хаоса, порожденное ни богом, ни дьяволом, не принадлежащее ни одному из миров. Терзаемый голодом, который он не в силах утолить. Он бы сказал, что с каждым годом становится хуже, но правда страшнее, правда в другом: все эти годы не меняется ничерта. И он все также замирает перед зеркалом, глядя на свое отражение, в изумрудные глаза жнеца, которые не принадлежали ему и которые он никогда не примет, как свои.
Грелль не знает, как Уильяму это удалось.
Его напарника, того самого, которому Сатклифф вспорол брюхо, звали Бенджамин Форст. Это его глаза сейчас смотрят на него из отражения, и Греллю кажется, он сходит с ума. Он замирает с зажатыми ножницами в руке.
Эти глаза смогли обмануть самого могущественного демона, которого Грелль когда-либо встречал на своем пути.
Он смаргивает ненужную влагу с роговицы. Вскидывает руку, холодное острие касается складки на нижнем веке с правой стороны. Одно движение. Элементарный, простой жест.
Пальцы Спирса ложатся ему на запястье.
Уильям появляется незаметно. Выныривает из пара у него за спиной. Без силы, но настойчиво заставляет его опустить руку.
Они наблюдают друг за другом сквозь отражение, за безумством, что сокрыто в каждом из них; на фоне Сатклиффа Спирс кажется нераскрываемой шкатулкой с волшебным секретом. Столько лет Грелль пытается найти ответ, но так его и не получает.
— Зачем? — спрашивает он
Уильям молчит. Его пальцы бережно, почти ласково проходятся по длинным алым прядям, спускаются вниз, открытая ладонь ложится на горло. Грелль усмехается: просто захотел меня, да?
Просто не смог смириться со своим собственным Адом. Просто ты слишком презираешь то, что так хочешь. Гораздо легче создать видимость. Делать вид, что не замечаешь сути. Не видеть тех чертовых царапин у себя на столе.
Как же тяжело тебе дается не замечать правды, Уильям.
Руки Сатклиффа упираются в стену, смазывают пар на запотевшем зеркале. Уильям впивается в него – пальцами и губами, всем своим телом, с алчностью, дикой для жнеца.
Гораздо легче запереть в другом свой собственный Ад.
Одна промашка, Уильям: Ад от этого не исчезнет.

@темы: Kuroshitsuji, Fanfics

---

когда нет под рукой ромашкового чая, всегда говори:
эй, пол!

@темы: Visual

---

Джим Мориарти/Елизавета II; R

Он никогда не звал ее «Вашим Высочеством». Приходил со своей улыбкой наперевес. Он не верил в корону, чумные пророчества, этот мерзкий, измазанный в копоти бес. Он тихо смеялся и щелкал щипцами, смывал с нее пудру, осматривал гниль.
— Тебе, дорогая, — он говорил, — с таким дряблым телом дорогой прямой в Водевиль.
Она лишь молчала, гордо и статно, чай, недаром она королевская знать. Вот только беда — Британия в ней уж давно начала умирать.
В ее тонких венах цвели воды Темзы, гас огонь Лондона в блеклых глазах. Она изгнивала, болела и чахла, ей чудилась смерть в шептавшихся голосах. Ей чудился запах предательства, страха, она — мать империи и дух островов.
В своем чреве она носила страну, что всю жизнь берегла от волхвов.
И вот лежит перед ним на спине, раздвинула ноги, из лона течет гнилая остывшая кровь. Он ей не доктор, не брат, не отец. Он паяц, гиблый шут. Вертлявый злой бес.
Взгляд его черен. Он тихо хохочет.
А затем издевается вновь.

Она от боли вопит, когда он режет ей брюхо, пуская белых червей из отравленного нутра. Он шьет, он кромсает, жжет ее чернь, он сушит ей язвы, а потом коснется бедра — так, как еще никто не касался, будто блудница она, продажная девка в абердинском порту.
Приходит в себя она лишь поутру. И долго, в спальне запершись, плачет одна.
О таком не расскажешь сестре или брату, ни консулу, ни даже Господу-Богу. Такое унесешь лишь с собой в сырую могилу. Она вытерла слезы, спустила с кровати ногу, и, накинув мантию, ушла отпевать панихиду.

Спрячут румяна под собой ее старость, пудра укроет болезнь. В ней почти уже ничего не осталось, душу свою она отдала в тот день, когда впервые отважилась пожать ему руку.
Он знал все о болезнях и сам ими был. А она была глупа и совсем близорука, и страх обращал ее в безликую тень.
О таком не расскажешь сестре или брату, ни консулу, ни даже Господу-Богу. Лишь черту, что тебе улыбается и за цену свою поспешит на подмогу.
Сосуд темной тайны давно ей почат.

Она выходит к народу, плетет его веру. И люди в восторге кричат:
«Боже, храни королеву!»

@темы: Sherlock BBC, Fanfics

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Old House from Caelibem on 8tracks Radio.

Hi, I'm Tate. I'm dead. Wanna hook up? • Lana Del Rey - Once Upon A Dream • Philip Glass - Candyman Suite, Helen's Theme • Artie Shaw And His New Music - Nightmare • Lesley Gore - You Don't Own Me (Stereo) • Mirah - Special Death • Frederic Chopin - Waltz in B minor Op. 69 No. 2 • Anonymous 4 - Voices Of Light V. Pater Noster (With Netherlands Radio Choir, Netherlands Radio Philharmonic & Steven Mercurio) • Lena Horne - Good For Nothing Joe

запись создана: 02.02.2014 в 18:42

@темы: Music, AHS