очередное художество по "Дворецкому" и что я забыл в этом фандоме
Михаэлис/Сатклифф, да пребудет с ними св. Людвиг. я слишком упоролся Орлеаном, даже толкнул какой-то обоснуй, почему все происходит именно там, хотя департамент жнецов вроде как Лондонский. вспомнил о корабле и оживших мертвецах, главах, где жнецы проводили расследование, и корабль уж точно плыл не по Лондону.
так что.. Марди Гра, господа. Марди Гра.Саммари: минуло 20 лет после событий второго сезона; Сиэль обращен в демона, Себастьян, не способный выполнить свою часть контракта и поглотить душу Фантомхайва, обречен на вечное служение.Стук каблуков доносился из глубин коридора. Отсчитывал удары вместо секундной стрелки — ее не было на курантах, массивных старых часах, черт знает, что старее: часы или сам особняк. В этом зале, где высота потолка достигала без малого 20 футов, все заливал свет, сочащийся из трех хрустальных люстр.
В этом свету столовое серебро сверкало по-особенному ярко. Себастьян выложил приборы вдоль последней тарелки — и огромный стол был готов к приему двенадцати человек с голубой кровью в жилах и насквозь прогнившей душой.
За окном разгорался Марди Гра, пока еще слабо, как огонь от спички, брошенной в камин.
Гость остановился за дверью. Себастьян опустил веки, скрывая взыгравшую в них тьму. Он знал гостя — и не был чрезмерно тому рад. Когда двери распахнулись, он с безразличием и усталостью смотрел в окно, на текущую толпу по улицам, пестрые огни и раскрашенные колесницы.
читать дальше— Вы изменились, мистер Сатклифф, — заметил он, прежде чем обернулся в сторону вошедшего. Грелль был одет в черный приталенный костюм и алые туфли — то ли женского, то ли мужского фасона — на босу ногу. Рука в такой же алой перчатке легла на спинку стула во главе, деревянные ножки с грохотом прошлись по полу.
— Мне не страшна целая вечность, Себастьян, а ты говоришь о какой-то паре десятков лет. — Острые зубы обнажились в улыбке. Грелль мягко сел, потянулся к графину с вином, наполнил близстоящий бокал.
— Изменился ты, — подвел он итог, пробуя вино на вкус и чуть морщась: то оказалось сухим. — Вечный слуга…
Неясно, чего больше слышалось в его голосе: сожаления или веселья. Себастьян смотрел на него, и ему казалось, он попал в какую-то иную реальность. Реальность, где Грелль Сатклифф не крутился вокруг него, как неповязанная мартовская кошка, не рассыпался тирадами о шекспировских драмах, приправляя их вульгарным жеманством. Возможно, он бы и выдохнул с облегчением, только вот новая картина была похожа на странное затишье, как насекомые летают к земле низко перед грозой или животные снуют в убежище перед надвигающейся катастрофой.
Грелль отставил бокал, поджал губы, собирая оставшийся на них вкус.
— Это сделал ты, верно? — Голос Себастьяна прозвучал глухо, Сатклифф поднял голову и без всякого страха встретил демонический огонь в чужих глазах. — Ты уступил ему. Фаустусу. Ты должен был забрать душу Транси. Из-за тебя я застрял здесь.
— Кто же знал, что все обернется именно так?
Грелль беззаботно развел руками, фривольно откинувшись назад и закинув ногу на ногу. Нет. Веселья в нем однозначно было больше.
— Я предлагал тебе свою любовь, Себастьян, — Грелль скорбно покачал головой. Зрачки демона опасно сузились, и он двинулся в его сторону, бесшумно, как скользящая живая тень. — Я дал бы тебе самое лучшее, что только может дать демону жнец. Я дал бы тебе… — он тихо выдохнул, подавшись вперед, и схватил Михаэлиса за руку. Его пальцы ласкового, слишком интимно легли на запястье, там, где у людей слышится пульс. — Я дал бы тебе самую красивую, самую мучительную смерть, Себастьян, поверь: о такой смерти другие демоны только мечтать могут…
Договорить он не успел. Рука Себастьяна вырвалась из его пальцев, схватила за горло, заставив больно удариться затылком о деревянную спинку. Стул опасно покачнулся. Грелль нелепо взмахнул руками, удерживая равновесие, хотя этого не требовалось: он бы не упал. Хватка усилилась, из груди Сатклиффа вырвался короткий задушенный хрип.
Себастьян склонился к нему, настолько близко, что мог чувствовать на своем лице сорванное горячее дыхание. Слишком слабое. Но сбавить давление он даже не думал. Себастьян был голоден, от ощущения живого пульса под пальцами кружилась голова. Жнеца хотелось разорвать на части, переломать ему кости, выбить суставы, вспороть брюхо. Его хотелось убивать, мучительно и долго. Правда, в этом убийстве не было бы ни грамма любви, и — совершенно точно — оно не вышло бы красивым.
— Так дай мне это, — прорычал он в приоткрытые губы. Огонь в его глазах заиграл в полную силу, и жнец замер под ним, под его взглядом, застыл, как сжатая пружина: отпусти — прыгнет. — Ты знал, что у меня нет выбора. Знал, что я предпочту тебя вечному рабству. Ты ведь за этим явился верно? За этим? Отвечай!
Его рев прокатился по залу, эхом отразился от стен, Себастьян встряхнул жнеца, вновь прикладывая того головой — и что-то в нем надорвалось в момент, когда на лице Грелля заиграла хищная акулья улыбка. Как у загонщика, запершего зверя в углу, наставившего ружье. Тянущего мгновения до того, как курок будет спущен. Эта улыбка, алчная до страха, полная жажды смерти, травящая; та, что заставляет ярость перезреть, обратившись в смирение и принятие собственной участи.
Грелль Сатклифф был не просто жнецом. Он был охотником — лучшим в своем роде.
Поэтому ты так спокоен. Не играешь. Не вьешься кругом.
Тебе это не нужно.
Мы поменялись местами.
Себастьян не заметил, как сам разжал пальцы. И Грелль поднялся, даже не поморщившись от боли, легким изящным жестом отбросил назад длинные алые пряди, оправил съехавшие очки.
— Нет, — вдруг сказал он, и по спине Михаэлиса пронесся предательский холод. — Департамент давно следит за вами двумя. Несмотря на то, что вы покинули Лондон, вы были и остаетесь угрозой, которую мы не вправе упускать из виду.
Улыбка Грелля стала милосердной. Он играл эмоциями, жонглировал ими, так искусно и легко, что за каждую из них хотелось выбить ему все зубы.
Сатклифф запустил руку во внутренний карман пиджака.
— Двенадцать человек умрут сегодня в этом зале. — Зачитал он с изъятых из кармана бумаг. — Ровно в полночь. Самый разгар Марди Гра. Я пришел, чтобы их забрать.
— Эти души предназначены для господина.
— Мне жаль, — и новый тон, новая игра эмоций. Себастьян, что есть силы, сжал пальцы. Если бы он только мог — он бы возненавидел этого жнеца, но вся его ненависть, как и каждый клочок его сущности — все в нем — принадлежало Фантомхайву.
— Ты должен был понять, Себастьян, уже давно, — Сатклифф вздохнул, складывая листы дел и убирая их обратно за подкладку. — Души не предназначены для демонов, кем бы они ни были убиты. Они должны покоиться с миром.
— Поэтому ты отдал демону душу Транси?
Грелль усмехнулся.
— Иногда мы бываем слабы. Как жнецы, так и демоны. — Он взглянул на него поверх своих очков. — Ну и каково ощущать себя беспомощным?..
Вопрос не нуждался в ответе, он должен был просто быть озвучен — и Себастьян не отвечал.
Он стоял, будто врастя в пол. Впервые за все годы своего существования он чувствовал себя лишенным всяких сил, запертым, всецело зависимым, и единственная надежда на избавление легко порхнула к окну, зычно стуча каблуками по мраморным сверкающим плитам.
— Я вернусь в полночь, — огласил Грелль, распахивая ставни. — И мы сразимся. Но даже не надейся, что я стану тебя убивать. Не сейчас, милый, не сегодня.
Он поднялся на подоконник, с широкой улыбкой откинулся назад, держась за ручку окна. Его волосы рассекли воздух огненным вихрем.
— Когда-нибудь твое отчаяние станет настолько невыносимым, что ты будешь умолять меня... И поверь, Себастьян, я дождусь. Я буду ждать этого столько, сколько потребуется: у нас впереди, родной, целая вечность.
Грелль исчез. Взметнулся в небо, растворяясь в ночных сумерках.
Небо над Новым Орлеаном чернело быстро, но его чернота не могла сравниться с бездной у Себастьяна в глазах.
Он подошел к окну, захлопнул ставни.
Внизу, на улицах, вовсю бушевал Марди Гра.